Распахни врата полуночи - Страница 35

На двери библиотеки я увидела объявление о том, что открылась выставка фотографий поселка, сделанных в период с конца позапрошлого века до окончания гражданской войны. Мне подумалось, что, разглядывая старые снимки, я смогу немного отвлечься от мыслей. Поэтому я вернулась в библиотеку и спустилась на нижний этаж.

Сама комната, отведенная под экспозицию, оказалась небольшой. На стенах висели любительские фотографии, взятые из семейных архивов. Кроме меня, в зале никого не было, и я могла задерживаться у каждой фотографии столько, сколько считала нужным. Я подолгу стояла перед каждым из пожелтевших и выцветших от давности лет снимков, разглядывала наряды того времени, всматривалась в незнакомые лица, пыталась прочитать то, о чем люди думали в тот момент, что происходило в их жизнях, фантазировала на тему, как сложились их судьбы. С особым интересом разглядывала детские фотографии, думая о том, что во время прогулок по поселку могу встретиться с кем-нибудь из тех детей – повзрослевших, постаревших, с морщинами-зарубками на изменившихся лицах, с житейским опытом в глазах, сменившим ребяческое любопытство. Как жаль, что я практически никого не знаю в поселке! А как было бы здорово, рассматривая, к примеру, фотографию этого мальчугана лет шести в матроске, с серьезными карими глазами и с тщательно уложенным чубом, воскликнуть: «Да это же Фернандо (Хосе, Франциско, Хуан, Антонио…), который прогуливается с собачкой! (или пьет кофе в кафе напротив моего дома, ежедневно читает газету в сквере на лавочке…)» Или, любуясь кукольным, торжественным личиком девочки, одетой в честь первого причастия в длинное белое платье, похожее на подвенечное, узнать сеньору Марию (Кармен, Марисоль, Лусию…), бывшую хозяйку рыбной лавочки (или жену сеньора Давида, мать Исабель – парикмахера, к которой запись на две недели вперед…). Семейные праздники, походы, молодежные слеты, местные футбольные матчи, велопробеги – законсервированные на десятилетия эпизоды из еще счастливой довоенной жизни. На снимках, датированных военными 1936–1939 годами, выражения лиц уже другие. Люди здесь серьезные, неулыбчивые. Да и большей частью это были не любительские снимки, а профессиональные, сделанные в ателье. В основном фотографии молодых женщин с детьми, снятые для того, чтобы отправить мужьям на фронт.

Не менее интересно оказалось рассматривать изображения самого поселка в начале прошлого столетия. Вглядываясь в эти черно-белые кадры, я будто играла в игру «найди десять отличий», пытаясь сопоставить увиденное во время прогулки и запечатленное на фотобумаге. Вот главная улица – вполне узнаваемая, заключенная в каменный желоб, образованный фасадами соединенных в сплошную стену домов. Эти здания, существовавшие и сто лет назад, сохранились до сих пор – отреставрированные, отремонтированные, жилые. Церковь, еще относительно молодая в то время, величественно возвышается на своем постаменте. По лестнице спускаются люди, возвращающиеся с воскресной мессы. Только нет пока на этой улице машин – она пешеходная. И не проложен асфальт. Да вот еще на месте новомодного супермаркета зияет дыра.

Я переходила от одной фотографии к другой, читая сделанные к ним подписи, – кто изображен на снимках, каким годом датируются, из чьего семейного архива предоставлены. Немного дольше задержалась перед кадром с фабрикой, датированным 1930 годом. Рассматривая фабрику, снятую, по всей видимости, в ее лучшие времена, я думала о том, что она совсем не кажется мне страшной. От живой фабрики, дышащей трубами, сверкающей целыми стеклами, не исходило угрозы. Опасность я чувствовала от нее мертвой, от такой, какой я ее увидела: вначале – во снах, потом – наяву.

Я где-то вычитала, что причины многих наших страхов или неприятных ощущений кроются в прошлых жизнях. Так, заставляющий ежиться скрип по стеклу похож на лязганье оружия. Что произошло в одной из моих прошлых жизней, что породило нынешний страх?

Я почти закончила осмотр, как вдруг одна из последних фотографий заставила меня ахнуть от неожиданности. Чтобы убедиться в том, что мне не померещилось, я приблизила лицо вплотную к снимку, а потом, наоборот, отступила назад с тем, чтобы взглянуть на него издали и под другим углом. Но нет, все оказалось именно так, как мне и показалось в первый момент.

В самой картинке не было ничего особенного: молодая девушка сидела на ступенях невысокого крыльца, сложив руки на коленях и напряженно глядя вдаль. Но девушку эту я уже видела. Во сне. Ошибки не было: слишком уж запоминающейся внешностью она обладала, даже одежда на незнакомке оказалась точно такой же, как мне и привиделась: цветастая пышная юбка, скрывающая ноги до щиколоток, блуза в крестьянском стиле, оголяющая плечи, с рукавами-фонариками и шнуровкой на груди. Бурную гриву волнистых волос девушки, как и в моем сне, усмиряла лента. Надо же, оказывается, героиня моего кошмара существовала в реальности! А может быть, она жива и до сих пор? Впрочем, в последнем я усомнилась после того, как увидела дату, когда была сделана фотография, – 1932 год. Девушке на ней лет двадцать, а значит, сейчас бы ей уже исполнилось около ста. Маловероятно, что она дожила до такого возраста.

Второй момент, который меня заинтересовал на этой фотографии, – дом. Я узнала и ступеньки, и крыльцо, и часть двора, хоть он и претерпел кое-какие изменения: на снимке рядом с домом стояла каменная лавочка, тогда как сейчас никакой лавки во дворе не было. Дом мне был хорошо знаком уже потому, что я в нем остановилась.

Это что же получается, что эта девушка из моего сна существовала на самом деле? И, более того, проживала или хотя бы просто бывала в доме, в который вчера заселилась я? Значит ли это, что эту девушку постигла страшная участь? Мне стало одновременно и жутко, и интересно. Не каждый день встречаешься с такими загадками.